— Но здесь может быть один подвох, — возразил Уилл, — карабкаясь вверх, дабы избежать искушений, можно сорваться и…— Вдруг вспомнив о том, что случилось с Дугалдом Макфэйлом, он осекся. Доктор Роберт продолжил за него фразу.

— Сорваться и разбиться, — сказал он тихо. — Дугалд поднимался один, — добавил он, — никто не знает, что произошло. Тело нашли только на следующий день. Воцарилось долгое молчание.

— И вы до сих пор уверены, что это правильная затея? — спросил Уилл, указывая бамбуковым посохом на крошечные фигурки, старательно карабкающиеся по отвесной скале.

— Да, до сих пор, — ответил доктор Роберт.

— Но бедная Сьюзила…

— Да, бедная Сьюзила, — повторил доктор Роберт, — и бедные дети, бедная Лакшми, бедный я. Но если бы для Дугалда не сделалось привычным рисковать своей жизнью, то всех нас пришлось бы жалеть по другим причинам. Лучше рисковать своей жизнью, чем убивать других людей или просто делать их несчастными. Мучить их оттого, что вы по природе агрессивны, но слишком предусмотрительны или невежественны, чтобы преодолеть агрессию, взбираясь по отвесной стене над пропастью. А теперь, — продолжил он другим тоном, — мне хотелось бы познакомить вас с окружающим ландшафтом.

— А я пойду побеседую с теми юношами и девушками, — сказал Виджайя и направился к подножию красных утесов.

Оставив Муругана с его научной фантастикой, Уилл проследовал за доктором Робертом через поддерживаемые колоннами ворота по широкой каменной площадке к храму. В дальнем конце площадки находился скромный павильон с куполом. Войдя туда, они приблизились к большому незастекленному окну и выглянули наружу. К горизонту, подобно сплошной стене из нефрита или лазурита, поднималось море. На тысячу футов вниз тянулась зеленая полоса джунглей. За джунглями громоздились уступы и ступенчато поднимались вверх бесчисленные поля, складываясь в огромную лестницу — дело рук человеческих, — к подножию которой примыкала обширная равнина: на дальнем ее конце, меж огородами и окаймленным пальмами прибоем, простирался город. Отсюда, с высоты, он был виден во всей своей блистающей полноте и походил на крошечное изображение города в средневековом часослове.

— Это Шивапурам, — сказал доктор Роберт. — А вон те здания на холме за рекой — большой буддистский храм. Построен несколько ранее, чем Боробудур; скульптура прекрасна, как и все, созданное в Дальней Индии. Они помолчали.

— В этом летнем домике, — продолжил свой рассказ доктор Роберт, — мы обычно устраивали пикники в дождливую погоду. Никогда не забуду, как Дугалд (ему было тогда около десяти) залез на подоконник и застыл на одной ножке, как танцующий Шива. Бедная Лакшми, она чуть с ума не сошла. Но Дугалд был прирожденным верхолазом. Отчего происшествие выглядит еще более загадочным. Доктор покачал головой; они вновь немного помолчали.

— Последний раз мы приезжали, — сказал он, — восемь или девять месяцев назад. Дугалд был еще жив, и Лакшми не так слаба, чтобы провести денек с внуками. Дугалд вновь проделал этот номер с Шивой, для Тома Кришны и Мэри Сароджини. Стоя на одной ноге, он так быстро вращал руками, что казалось — их у него четыре.

Доктор Роберт замолчал. Подняв с пола чешуйку извести, он выбросил ее в окно:

— Вниз, вниз, вниз… Пустота. Pascal avait son gouffre [28] . Странно, что символ смерти в то же самое время может быть символом рассвета, символом жизни. — Неожиданно лицо его просветлело. — Видите вон того сокола?

— Сокола?

Доктор Роберт указал туда, где, на полпути меж птичьим гнездом и темной крышей леса, на недвижных крыльях лениво описывала круг кажущаяся крохотной коричневая птица, славящаяся своим быстрым полетом и разбойничьим нравом.

— Я вспомнил одно стихотворение, которое старый раджа написал об этом пейзаже. Доктор Роберт, помолчав, стал читать:

— Тайна эта, насколько я понимаю, вот эта пустота.

— Или то, что она символизирует — Природу Будды за нашим вечным умиранием. Что напоминает мне…— Он поглядел на часы.

— Каково наше следующее мероприятие? — полюбопытствовал Уилл, выходя за доктором Робертом на солнцепек.

— Служба в храме, — ответил доктор Роберт. — Юные скалолазы предложат свои свершения Шиве — или, иными словами, своей Тождественности, мысленно увиденной как Бог. После чего они приступят ко второй ступени посвящения — к переживанию освобождения от себя.

— Посредством мокша-препарата?

— Руководители дадут им его, прежде чем они покинут домик Общества Альпинистов. Потом все отправятся в храм. Средство начнет действовать во время службы. Кстати, — добавил он, — служба идет на санскрите, вы не поймете ни слова. Речь Виджайи будет на английском — он будет говорить как президент Общества альпинистов. Я тоже буду говорить по-английски. И конечно же, молодежь.

В храме было прохладно и темно, как в пещере, слабый свет едва сочился из двух маленьких зарешеченных окон, и семь ламп, висящих над головой статуи, казались ореолом, составленным из желтых мерцающих звезд. Это была медная статуя Шивы в рост ребенка, стоявшая на алтаре. Божество, осененное огненным кругом, застыло в экстатическом танце: четыре руки были воздеты, скрученные в косицы волосы дико разметались, правая нога попирала фигурку злобного карлика, левая была грациозно приподнята. Юноши и девушки уже успели переодеться: в сандалиях, шортах или ярких юбках, обнаженные по пояс, они сидели, скрестив ноги, на полу, с ними рядом сидели шестеро инструкторов. На верхней ступени алтаря престарелый священник, гладко выбритый, в желтом одеянии, распевал что-то звучное и непонятное. Усадив Уилла в сторонке, доктор Роберт на цыпочках подошел к Виджайе и Муругану и пристроился рядом с ними на корточках.

Дивное рокотание санскрита сменилось высоким гнусавым пением, за которым последовала литания — паства отвечала на возгласы священника.

В медном кадиле закурился фимиам. Старый священник воздел руки, призывая к молчанию, нить серого дыма поднялась, не колеблясь, пред божеством, а затем, смешавшись со сквозняком от окна, распустилась в невидимое облако, заполнившее сумрачное пространство таинственным благоуханием потустороннего мира. Уилл открыл глаза и увидел, что Муруган, единственный из всех, не затронут настроением покоя. На лице юноши было написано явное неодобрение. Сам он никогда не карабкался по утесам, и потому находил это занятие очень глупым. Он упорно отказывался принимать мокша-препарат и всех, кто это делал, считал безумцами. Мать его верила в Высших Учителей и постоянно имела беседы с Кут Гуми — неудивительно, что Шива казался юноше вульгарным идолом. «Какая красноречивая пантомима!» — думал Уилл, наблюдая за Муруганом. Но, увы, на ужимки юнца никто не обращал внимания.

— Шиванаяма, — произнес священник, нарушив долгое молчание, — Шиванаяма. — Он поманил рукой своих слушателей.

Поднявшись с места, высокая девушка, та самая, которую Уилл видел на скале, взошла по ступеням алтаря. Привстав на цыпочки — ее кожа при свете ламп отливала медью, — девушка надела гирлянду желтых цветов на одну из левых рук Шивы. Вложив ладонь в руку бога, она взглянула в его безмятежно улыбающееся лицо и постепенно крепнущим голосом заговорила: