— Вы совсем не боитесь? — отважился спросить его Уилл. Но бандит, ослепленный любовью, оказался к тому же и набожным.
— Если человек знает, что на все — воля аллаха (а я это знаю, мистер Фарнеби), он не станет бояться. Страх, в таком случае, будет грехом.
Муруган резко крутанул руль, чтобы объехать буйвола; полковник распахнул золотой портсигар и предложил Уиллу «Балканское собрание».
— Готово, — сказал Виджайя. Уилл, повернув голову, увидел лежащие рядом с ним носилки.
— Хорошо, — сказал доктор Макфэйл. — Переместите его сюда. Осторожней. Осторожней…
Минуту спустя небольшая процессия двинулась в путь по узкой извилистой тропе между деревьями. Мэри Сароджини шла впереди, замыкал шествие ее дедушка; Муруган и Виджайя несли носилки.
Уилл Фарнеби вглядывался со своего движущегося ложа вверх в зеленый сумрак, словно со дна колышущегося, живого моря. Высоко над головой, почти что на самой его поверхности, шумела листва, кричали обезьяны, В облаке орхидей порхали птицы-носороги, напоминая причудливые создания воображения.
— Вам удобно? — спросил Виджайя, заботливо заглянув в лицо Уиллу. Уилл, запрокинув голову, улыбнулся.
— Великолепно, — сказал он.
— Идти недалеко, — продолжал его собеседник, — мы будем там через несколько минут.
— Где «там»?
— На экспериментальной станции. Такая же есть в Ротамстеде. Вы бывали в Ротамстеде, живя в Англии?
Уилл слышал о станции в Ротамстеде, но ему не доводилось бывать в тех местах.
— Ее основали более ста лет назад, — пояснил Виджайя.
— Сто восемнадцать, если быть точным, — вмешался доктор Макфэйл. — Лоуз и Джильберт начали работать с удобрениями в 1843 году. В начале пятидесятых к нам приехал один из сотрудников станции, чтобы помочь моему деду открыть здесь такую же. Ротамстед в тропиках — такова была идея. В тропиках и для тропиков.
В зеленом сумраке блеснула молния, и носилки вынырнули из леса в ослепительное сияние тропического солнца. Уилл поднял голову и огляделся. Они находились почти на самом дне огромного амфитеатра. Внизу, в футах пятистах, расстилалась обширная равнина, испещренная лоскутьями полей, островками деревьев и сбившимися в кучу домиками. Над равниной вздымались склоны, а в тысяче футов над ними полукольцом смыкались горы. Одна терраса над другой — золотые, зеленые — тянулись, начинаясь от долины, до зубчатой стены горных пиков; рисовые поля следовали контуру ландшафта, искусно и как бы намеренно подчеркивая каждое углубление, каждую выпуклость склона. Природа не была уже только природой; ландшафт был скомпонован, выявлен в своей геометрической сущности, и выполнен столь затейливым узором и такими чистыми, яркими красками, что, будь такая картина создана художником, его назвали бы небывалым виртуозом,
— Чем вы занимались в Рендане? — нарушил продолжительное молчание доктор.
— Собирал материалы для статьи о новом режиме.
— Навряд ли о полковнике можно сообщить что-либо новое и интересное.
— Вы ошибаетесь. Он военный диктатор. Вокруг него смерть. А смерть всегда связана с новостями. Даже отдаленный запах смерти — чем не новость? — Уилл засмеялся. — Вот почему мне велели заглянуть к полковнику на обратном пути из Китая.
Были на то и другие причины, о которых Уилл предпочел умолчать. Лорд Альдехайд занимался не одними только газетами. Другими его интересами были «Азиатская юго-восточная нефтяная компания» и «Имперское и иностранное акционерное общество по добыче меди». Официально Уилл прибыл в Рендан, чтобы вдохнуть запах смерти, разлитый в милитаризованном воздухе; но, кроме того, ему было поручено выяснить, как относится диктатор к иностранному капиталу, согласен ли пойти на уступки в налогах и даст ли гарантии, что промышленность не будет национализирована. Заодно требовалось узнать, какую часть прибыли можно будет вывозить, сколько специалистов и администраторов удастся найти среди местного населения и еще много других вопросов. Полковник Дайпа оказался чрезвычайно любезным и деловитым. Взять хоть эту сумасшедшую поездку к медным копям с Муруганом за рулем.
— Примитивно, дорогой мой Фарнеби, примитивно. Сами видите, какая острая нужда в переоборудовании.
Новая встреча была назначена — да, вспомнил Уилл, — именно на сегодняшнее утро. Он представил себе полковника в кабинете за рабочим столом: «— Мистера Фарнеби, — докладывает глава полиции, — последний раз видели, когда он направлял свою небольшую яхту в пролив Пала. Два часа спустя случился сильный шторм… Вероятно, погиб.» А он, живой и здоровый, находится на запретном острове.
— Они никогда не дадут тебе визу, — сказал Джо Альдехайд во время их последней беседы. — Но, может быть, тебе удастся потихоньку высадиться на берег под чужой личиной. Надень бурнус или что-то в этом роде, как Лоуренс Аравийский.
— Я попытаюсь, — искренне пообещал Уилл.
— Если ты все же высадишься на Пале, наладь связь с королевским дворцом. Рани — это их королева-мать — мой давний друг. Я познакомился с ней шесть лет назад в Лугано. Она находилась там со стариком Фогели, банкиром инвестиционного банка. Подруга ее увлекалась спиритизмом, и они устроили для меня сеанс. Медиум-вещатель, подлинный Голос Оттуда, но, к сожалению, все на немецком. Когда включили свет, мы с ней долго беседовали.
— С кем? С вещательницей?
— Да нет же. С госпожой рани. Она замечательная женщина. Тебе уже доводилось слышать о Крестовом Походе Духа?
— Так это ее изобретение?
— В полной мере. Я предпочитаю эту организацию Моральному Перевооружению, как наиболее подходящую для Азии. В тот вечер мы много говорили о Крестовом Походе Духа. А потом зашла беседа о нефти. На Пале полно нефти. «Азиатская юго-восточная нефтяная компания» пытается проникнуть туда многие годы. И другие компании тоже. Но бесполезно. Никаких иностранных концессий. Это их жесткая политика.
Но рани с ней не согласна. Она желает, чтобы мир получал пользу от нефти. Можно было бы, например, финансировать Крестовый Поход Духа за счет прибылей от экспорта. Итак, если ты доберешься до Палы, установи связь с дворцом. Поговори с госпожой рани. Узнай, имеются ли там люди, способные принимать решения. Возможно, в стране есть политическое меньшинство, выступающее за продажу нефти, и мы как-нибудь сможем помочь им.
На прощание он пообещал Уиллу приличное вознаграждение, если его усилия увенчаются успехом. Вполне достаточное, чтобы около года жить ни о чем не заботясь.
— Тебе не придется писать статьи. Только искусство — чистое Искусство! — И он издал похабный смешок, как если бы вкладывал в эти слова особый смысл. Гнусная тварь! И тем не менее Уилл писал статьи для его мерзких газет и готов был участвовать в его грязных делах за приличную мзду.
Как это ни удивительно, Уилл все же очутился на паланезийской земле. К счастью, провидение оказалось на его стороне — видимо, для того, чтобы сыграть одну из своих зловещих, расхожих шуток. Звонкий голос Мэри Сароджини вернул Уилла к действительности.
— Вот мы и пришли!
Уилл поднял голову. Небольшая процессия свернула с дороги и прошла через проем высокой выбеленной стены. Налево, на ступенях террас, стояли ряды домиков, осененных смоковницами. Уилл поглядел вперед: аллея стройных, пальм вела по склону к пруду с лотосами, на другом берегу сидел огромный каменный Будда. Свернув налево, они стали подниматься меж цветущими, благоухающими деревьями к нижней террасе. За изгородью, жуя жвачку, неподвижно стоял белоснежный горбатый буйвол, своей безмятежностью и красотой подобный божеству. Затем любовник Европы ушел в прошлое, и теперь по траве волочили свои перья птицы Юноны. Мэри Сароджини отперла калитку небольшого сада.
— Вот мое бунгало, — сказал доктор Макфэйл. — Дай-ка я помогу тебе одолеть ступени, — обратился он к Муругану.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Том Кришна и Мэри Сароджини ушли в соседнюю комнату, чтобы провести время сиесты с детьми садовника. Сьюзила Макфэйл сидела в сумраке гостиной и думала о минувшем счастье, вновь переживая боль утраты. Часы в кухне пробили один раз. Пора идти. Вздохнув, она встала, обула сандалии и, выйдя из дома, окунулась в ошеломляющий жар тропического полудня. Сьюзила взглянула на небо. Над вулканами огромные облака ползли по направлению к зениту. Через час, возможно, будет дождь. Перебираясь от одного озерка к другому, женщина шла по обсаженной деревьями тропе. Вдруг с вершины одной из смоковниц с шумом слетела стая голубей. Зеленокрылые, с коралловыми клювами, с грудками, переливающимися, как перламутр, они летели в сторону леса. Как они красивы, как невыразимо привлекательны! Сьюзила чуть было не повернула голову, чтобы прочесть выражение восторга на запрокинутом лице Дугалда, но опомнилась и опустила глаза. Нет больше Дугалда, и ее единственная спутница — боль: так болят отнятые конечности, вернее — их призраки, и эта призрачная боль долго мучает тех, кто перенес ампутацию.